Неточные совпадения
Другой, страдающий кровохарканием, узнав, что я
врач, всё ходил за мной и
спрашивал, не чахотка ли
у него, и пытливо засматривал мне в глаза.
Эти партии бродят по совершенно не исследованной местности, на которую никогда еще не ступала нога топографа; места отыскивают, но неизвестно, как высоко лежат они над уровнем моря, какая тут почва, какая вода и проч.; о пригодности их к заселению и сельскохозяйственной культуре администрация может судить только гадательно, и потому обыкновенно ставится окончательное решение в пользу того или другого места прямо наудачу, на авось, и при этом не
спрашивают мнения ни
у врача, ни
у топографа, которого на Сахалине нет, а землемер является на новое место, когда уже земля раскорчевана и на ней живут.
На деньги эти он нанял щегольскую квартиру, отлично меблировал ее; потом съездил за границу, добился там, чтобы в газетах было напечатано «О работах молодого русского
врача Перехватова»; сделал затем в некоторых медицинских обществах рефераты; затем, возвратившись в Москву, завел себе карету, стал являться во всех почти клубах, где заметно старался заводить знакомства, и злые языки (из медиков, разумеется) к этому еще прибавляли, что Перехватов нарочно заезжал в московский трактир ужинать, дружился там с половыми и, оделив их карточками своими, поручал им, что если кто из публики
спросит о докторе, так они на него бы указывали желающим и подавали бы эти вот именно карточки, на которых подробно было обозначено время, когда он
у себя принимает и когда делает визиты.
— Кто там, Аксинья? —
спросил я, свешиваясь с балюстрады внутренней лестницы (квартира
у врача была в двух этажах: вверху — кабинет и спальни, внизу — столовая, еще одна комната — неизвестного назначения — и кухня, в которой и помещалась эта Аксинья — кухарка — и муж ее, бессменный сторож больницы).
Я не пошел за ним: видеть его
у постели моего бедного больного друга было свыше сил моих. Я кликнул своего человека и приказал ему тотчас же ехать в губернский город,
спросить там лучшего
врача и привезти его непременно. Что-то застучало в коридоре; я быстро отворил дверь.
Да-с, но в то же время это показывает, что они совершенно не понимают духа времени: я, по моей болезни, изъездил всю Европу, сталкивался с разными слоями общества и должен сказать, что весьма часто встречал взгляды и понятия, которые прежде были немыслимы; например-с: еще наши отцы и деды считали за величайшее несчастие для себя, когда кто из членов семейств женился на какой-нибудь актрисе, цыганке и тем более на своей крепостной; а нынче наоборот; один английский
врач, и очень ученый
врач, меня пользовавший, узнав мое общественное положение, с первых же слов
спросил меня, что нет ли
у русской аристократии обыкновения жениться в близком родстве?
— Кондрашка! — равнодушно ответил
врач, укладывая ланцеты. — Федулов, — сказал он, обращаясь к фельдшеру, — ступай в дом пациента, там и останешься, будешь дежурить
у кровати… А что Карл Хрестьяныч, дома?.. —
спросил он потом
у будочника Маркелова, пришедшего на место не столько ради порядка, сколько из любопытства.
— Ах, подите вы с вашим лежаньем! Я вас
спрашиваю толком, русским языком: что мне делать? Вы
врач и должны мне помочь! Я страдаю! Каждую минуту мне кажется, что я начинаю беситься. Я не сплю, не ем, дело валится
у меня из рук!
У меня вот револьвер в кармане. Я каждую минуту его вынимаю, чтобы пустить себе пулю в лоб! Григорий Иваныч, ну да займитесь же мною бога ради! Что мне делать? Вот что, не поехать ли мне к профессорам?
— Что
у вас болит? —
спрашивает его полицейский
врач.
Потянулись поля. На жнивьях по обе стороны темнели густые копны каоляна и чумизы. Я ехал верхом позади обоза. И видно было, как от повозок отбегали в поле солдаты, хватали снопы и бежали назад к повозкам. И еще бежали, и еще, на глазах
у всех. Меня нагнал главный
врач. Я угрюмо
спросил его...
Другой раз, тоже в палате хроников, Трепов увидел солдата с хроническою экземою лица. Вид
у больного был пугающий: красное, раздувшееся лицо с шелушащеюся, покрытою желтоватыми корками кожею. Генерал пришел в негодование и гневно
спросил главного
врача, почему такой больной не изолирован. Главный
врач почтительно объяснил, что эта болезнь незаразная. Генерал замолчал, пошел дальше. Уезжая, он поблагодарил главного
врача за порядок в госпитале.
Кроткий слепой ребенок пробудил в душе доброго толстяка самое живое сострадание, и под впечатлением этого чувства он написал письмо своему бывшему воспитаннику, который уже около семи лет изучал за границей медицину: подробно изложив всю историю слепоты несчастной девочки, он
спрашивал совета
у князя Виталия, к какому
врачу обратиться для серьезного пользования малютки и кто из них может вернуть ей зрение.
Инспектор госпиталей Езерский —
у этого было свое дело. Дежурит только что призванный из запаса молодой
врач. Он сидит в приемной за столом и читает газету. Вошел Езерский, прошелся по палатам раз, другой.
Врач посмотрел на него и продолжает читать. Езерский подходит и
спрашивает...
Дерзкий был за это переведен в полк. Для побывавшего на войне
врача не анекдотом, а вполне вероятным фактом, вытекающим из самой сути царивших отношений, представляется случай, о котором рассказывает д-р М. Л. Хейсин в «Мире Божьем» (1906, № 6); инспектор В., обходя госпиталь,
спросил у ординатора...
Далее, небрежно играя карандашом или цепочкой, он скажет, что, действительно, на консилиумах он иногда возвышает голос и обрывает коллег, не стесняясь присутствием посторонних; правда и то, что он однажды на консилиуме, в присутствии
врачей и родных,
спросил у больного: «Какой это дурак прописал вам опиум?» Редкий консилиум обходится без инцидента…
Всё равно, как бы
врач,
у которого
спросили, есть ли
у больного тиф, ответил бы: «Тифа нет, а есть быстро усиливающаяся чахотка».
— Вы куда же, доктор? —
спросил он, видя, что тот берется за шапку. — Ведь
у меня секретов от вас нет… Я уже сказал, что вы
врач тела и души.